once and forever

Каждый раз, когда я приезжаю к папе, он с порога знает, в истерике я или в облаках. Наверное, за 60 лет успеваешь понять женщин, а значит, понять жизнь. Папа говорит, что женский мир  состоит из простой череды приливов и отливов. Я не спорю с ним. Ничего не поделаешь. Это правда. То прилив – восторг, шум, хохот, жизнь прекрасна, то отлив – тоска, печаль, размышления. Папе я всегда завидовала. Его настроение совсем не подвержено изменениям. Оно такое, штилеобразное и всегда немного приподнятое, как будто каждое утро кто-то обещает ему миллион долларов наличными или наливает бокал шампанского, минимум. Жаль, у меня не так. Я и миллиона-то не прошу, просто поменьше бы шторма в душе, да побольше спокойствия. И шампанского бокальчик налейте, будьте так любезны, ага. Вот утром сегодня прилив был самый натуральный – как я выглядела, как говорила, как чувствовала себя – всё вызывало эмоцию, пограничную с эйфорией. Потом вдруг раз, и туча нашла. Какие бы силы я не прикладывала к тому, чтобы вернуться обратно в восторг – бесполезно. Пока туча не пройдёт сама – всё, пиздец. Наступил он сегодня внезапно, и кстати, от слов любви. Эти слова были написаны в открытке и вклеены в ежедневник менее полугода назад, и были такими искренними, что аж душу наизнанку мне сегодня вывернули. 

Оглядываясь назад, понимаешь, что once and forever уже не получилось. Не из-за отсутствия любви, а из-за непредсказуемости жизни. Я всегда была фаталисткой, и с каждым годом всё больше удостоверяюсь в том, что мы не можем распланировать ни минуты, ни года, последующих за этим вот самым моментом. Можем только Бога рассмешить, да себя попутно, и то, если чувство юмора на уровне advanced+. Такая безысходность вдруг накатила на меня, невозможная! Безысходность и бессмысленность любви. В моменте нам кажется, что в этот раз – точно на всю жизнь. Но, как говорится, we can only dot backwards. Кто его знает, останешься ты навсегда или уйдёшь сегодня же? Мы предполагаем, а Бог располагает. Как будто кто-то присматривает сверху и переставляет нас, как фигуры на шахматной доске. Если больно, то полезно. Мы учимся в этой огромной школе жизни и для того, чтобы пройти мои уроки, видимо, нужен ворох мужчин. Кому-то нужен один, первый, чтобы выучить свои, но это не ты, Мари, смирись. Мне всегда нравилась фраза Константина Хабенского: «Кому-то не хватает одной женщины, и он переключается на пятую, десятую. А другому не хватает жизни, чтобы любить одну-единственную». Так вот, не хочу ни пятого, ни десятого. Хочу одного-единственного, чтобы вместе до гробовой доски. А уже не получилось, и так давно уже не получилось! Каждый раз любишь ведь всей душой, всем сердцем, по-разному, но как в первый раз. Как не бояться и не терять веры в то, что вереница эта закончится, как понять, как сделать выбор, если happily ever after опять не навсегда? Смотрела я на эти корявые строчки любви, нацарапанные типичной рукой айтишника, и думала о том, какая она, эта любовь на всю жизнь. Как это – встретить такого человека, в котором не разочаруешься, не усомнишься, не разлюбишь? Как это, когда и ты сама – единственная? Как это – когда можно разделить с человеком не только дни и ночи, а все жизненные уроки и невзгоды судьбы, once and forever? Как не потерять смысл в череде людей и чувств? Как научиться смотреть в будущее без страха, в прошлое – без сожаления и верить своей судьбе, верить тому, что она-то уж точно не подведёт? А Хабенский, кстати, очень любил свою первую жену и долго переживал её смерть, ушёл в работу, жил скромно, помогал детям.  Но вот она, новая любовь, новая жена, и непонятно теперь, сам он в какой группе – где пятая-десятая или одна-единственная?

Каждый раз, когда я приезжаю к папе, он с порога знает, в истерике я или в облаках. Если бы я ему сейчас позвонила, то после фразы «привет, пап» он бы на секунду задумался, и сказал: «ничего, Мари, скоро отлив».