"Я смогу поговорить с тобой только в пять утра по Москве", - пишу в первом попавшемся мессенджере из папки "social". Пять утра - это через восемь часов, а пока в Москве девять вечера. Я сижу в чёрной комнате на Рабочей Станции. Передо мной - белая поверхность стола, стакан
холодной воды, пухлый ежедневник с лисами и мрачно-бурый том Гоголя. Второй из
собрания сочинений.
Александр Снегирёв сыплет цитатами, записываю в тетрадку
одну за одной:
"Раньше были ведьмы, а сейчас - шлюхи";
"В трактовке Вия можно дойти до безумия";
"Ирония свойственна пророкам. Не приемля настоящий
мир, они приближают пришествие будущего";
"Дом Сотника - трактир сети ресторанов Шинок";
"Вий - это компост, на котором можно выращивать
тыквы";
"Галушки, похоть, ницщианство";
"Вы не напишете правды на тачскрине".
И впрямь. Не напишем. Вчера набрала на тачскрине, что
нехватка времени - это полная чушь. Было бы желание, а время найдётся. Найдётся
ли? Открываю ежедневник с лисами. Ближайший свободный вечер - ровно через две
недели. Единственный. А дальше опять всё расписано по дням. Сообщения и письма
падают непрестанно. Будто мой айфон - это ГЭС на реке Ангара. Никак не
успокоится. Чат, в котором про пять утра, уже затерялся в потоке всего. Тут планируем поездку с девочками.
Здесь летит пятеро исландцев, а я даже имён прочесть не могу. Прошу маму
достать синий longchamp, с вечера, ибо подъем у меня в четыре утра. Включаюсь в чат литераторов,
хоть на пару слов. К пятнице - страницу текста. Снегирёв задумчиво обводит
аудиторию взглядом. "Пишите от руки",- говорит,- "а потом
перепечатывайте". "Да",- думаю,- "от руки".
Сажусь в такси, голова коротит и вот-вот вспыхнет.
- О, мы на Нагорную? В новые дома, да? На месте завода?
"Нет, пожалуйста, только не болтайте",-
компоненты внутри аж взвыли.
- Всё правильно,- говорю едва слышно.
Таксист в приподнятом настроении, последний клиент - и
домой. Говорит без умолку. Я в его беседе - манекен, кукла. Присутствую
безответно.
- Вот вы знаете, на территории завода раньше было
бомбоубежище. И знаете, директор там сделал баню, для своих. Да. Какой там был
пар! Ох, какой пар! Я туда каждую неделю ходил, как на работу. Там завхоз был, Михалыч,
по совместительству банщик. Не знаю, где он сейчас. Хороший мужик.
Вставать через четыре часа. Будильник. Сборы. Время -
пять. Такси. Трактуем Гоголя по телефону. Ленинградка сонная, пустая. Капучино,
да, покрепче. Опять рабочий мир. Мужской. Взлётка, журнал Аэрофлота, в
белокаменной рассвет. Открываю заметки на айпаде. Новая. Прости, Снегирёв, не
сегодня.
Говорят, от счастливой любви только дети рождаются, а
тексты гибнут. Не знаю, что там с детьми, а тексты гибнут не от этого. Тексты
гибнут от душевной усталости, от внутреннего истощения. Умирают от пульсации в
голове, от пустоты, от лени. А те, что всё-таки рождаются, мы набираем на тачскринах.
Наброски, черновики, письма. Врём? Возможно. Но главное - в этой спешке мы
пишем, пишем хоть пару слов. На бегу, на лету, днём и ночью. И пусть что-то из
этого будет правдой. Пусть
по-настоящему. Пусть хоть что-нибудь.
