Хроники Майя

-Пусть Хэмингуэй позвонит нам и извинится.

Мэтью Квик, «Мой парень – псих»

Одно из самых любимых моих занятий – раскручивать цепочку мыслей до той, с которой всё началось. Поразительно, как крошечный информационный вброс приводит к масштабным размышлениям на самые отстранённые темы. Так, начав день с трейлера нового фильма, я закончила его думами о природе иллюзий, в которые погружен наш мир. Вот как это было.

Моё отношение к любому из искусств – сильно потребительское. Нравится/не нравится, цепляет/не цепляет. Какой-то общий набор предпочтений, конечно, сформирован, но я, совершенно точно, не ценитель и не критик. Мне нравится Дженнифер Лоуренс. Пожалуй, это единственная актриса, на фильм с участием которой я иду в обязательном порядке. Со дня выхода первых Голодных игр и по сей день что-то в ней меня цепляет. Внешность, манера игры, непохожесть. Описать чётко, почему я тащусь от госпожи Лоуренс, не представляется мне возможным. Вчера вышел трейлер нового фильма с её участием, называется он «Авалон», выйдет не скоро. Я планирую сорвать с этой картины двойной куш – помимо женщины, на которую мне нравится смотреть, ещё и жанр космический, как я люблю. Задумалась над названием. Авалон. Пошла гуглить. Начиталась про короля Артура, про рыцарей круглого стола, про древние английские аббатства. По легенде, король Артур был перезахоронен на мифическом острове Авалон (в переводе с кельтского – «остров яблок»), на котором находят покой души героев, недостаточно хороших для рая и недостаточно плохих для ада. Пока искала подробности и варианты легенды, наткнулась на «Хроники Амбера», фантастическую сагу американского писателя Роберта Желязны. Действие одного из романов также происходит на этом острове. В детстве я очень любила фантастику в целом, а научную фантастику - в особенности. До вчерашнего дня мне казалось, если я и не читала кого-то из фантастов, уж точно о нём знаю. Тот факт, что про г-на Желязны я даже не слышала, возмутил меня. Следующие полчаса я была занята розыском «Хроник» по всем известным мне книжным и около-книжным сайтам, нашла букинистический сборник девяносто первого года, изданный в Грузии. Удивилась. Заказала. Решительно настроилась прочесть все девять романов перед выходом фильма. Подумала про то, как славно в наше время живётся интровертам. Можно вообще ни с кем не общаться, сидишь себе да строчишь в поисковик запросы.

Вечером решила пересмотреть любимый фильм с Лоуренс, который в российский прокат вышел под названием «Мой парень – псих». С переводом, конечно, облажались. В оригинале название красиво заигрывает со словами – «Silver linings playbook”. Фильм снят по мотивам романа Мэтью Квика, в сюжете которого есть устойчивая отсылка на словосочетание «Every cloud has a silver lining». На английском это выражение символизирует надежду и веру в лучшее. Перевод на русский столь же далёк от изначального варианта, как Гавайи, скажем, от Ростова. Главный герой часто смотрит на небо, наблюдает за облаками, во всём видит символы удачи (особенно в небесных просветах) и отчаянно зациклен на собственных иллюзиях. Книгу я не читала, но судя по выдержкам и цитатам, переводчики-горемыки решительно теряют смысл в каждом пассаже, завязанном на поговорке. Ну да ладно. Фильм всё же о двух сумасшедших. Но, Боже, как они хороши! Герой Бредли Купера проводит ночь за романом Хэмингуэя, после чего, с возгласом “What the fuck?” выбрасывает томик в окно, разбивая его. Он возмущён тем, что в школьной программе присутствуют произведения с таким трагичным финалом. Бредли недоволен не только Хэмингуэем, но и, к примеру, Фицджеральдом. Безвыходность и трагизм –пороки, которые он не хочет видеть в этом мире. И я, и я не хочу! Герои Лоуренс и Купера доводят до абсурда многие качества, которые есть в каждом из нас. Например, знаки. Я тоже верю в маячки, которые подсказывают направление. В фильме же внимание к знакам становится одержимостью. Это сумасшествие, впрочем, такое … иллюзорное! Мы смотрим на мир исходя из тысяч предустановленных настроек, как бы изнутри себя. Пациенты психиатрических лечебниц живут в своём собственном мире, который мы не понимаем. Всё дело в иллюзорности понятий, в установках и законах, которые веками вели человечество определенной дорогой. Если говорить об иллюзиях каждого из нас в частности, я думаю, они целиком и полностью зависят от уровня развития. «Он изменится», «От меня ничего не зависит», «Она меня любит». Наш мозг хочет так думать, вот мы и обманываемся. Этап простых самообманов я вроде бы прошла. Теперь набор иллюзий во мне мутирует, становится сложнее, как будто немного склоняясь к тому, что в обществе принято называть сумасшествием. К примеру, я отследила искреннюю убежденность в том, что могу саму себя, изнутри, объективно оценивать. Отслеживать свои чувства, мысли, слова и давать им честную оценку. Эта иллюзия сформировалась на фоне отсутствия в моей жизни критики. Никто мне ничего поперёк не говорит, я варюсь в очень комфортном людском бульоне. Друзья и родители меня любят и молчат. Коллеги умеют складно лицемерить. Никакого здравого фидбека. И тут прилетел один. Я сначала напряглась. Потом начала раскручивать комментарий в своей голове и поняла, что даже не задумывалась о наличии такого весомого брёвнышка в собственном глазу! Очередная иллюзия пала. А сколько их ещё! А сколько людей так и живут, не задумываясь вовсе? Сидят в бассейне заблуждений, в которых сами себя и убедили? За этим потоком мыслей незаметно наступила ночь. Я лежала в постели, не дыша, и присматривалась к теням своей души. Думала о том, что остров этот мифический –  не остров вовсе. Наша планета – тот самый Авалон. Мы – герои, которым и в аду не гореть, и до рая мы не дотягиваем. Этакие герои-куклы. Они ходят, говорят, рожают новых кукол, а вместе с этим тонут в море собственных иллюзий. 

Тонут, думая при этом, что живут.

День смерти Сальвадора

 

Говорят, чтобы написать «сильный текст», нужно работать над ним не один день и много вычёркивать. Мол, чтобы воды было поменьше, а смысла побольше. Одновременно с этим, хороший текст – это текст искренний. Найти правильную комбинацию проработки и искренности – мука каждого пишущего человека в отдельности. Я всегда пишу в порыве. Мой текст является моим первым впечатлением, оформленным в слово. Я пишу «на чистовик» и идею никогда не корректирую. Проверяю текст на орфографию/пунктуацию и публикую. В последнем путешествии я честно решила опробовать схему работы обычного, не припадочного автора. Делала кучу путевых заметок, привезла целый ворох исписанных клочков и салфеток. Даже томик Диккенса пострадал от моих прибалтийских идей. Пока летела в Москву, обдумывала текст, перечитывала заметки, что-то вычёркивала. В общем, предприняла попытку обуздать порыв и сначала над текстом поработать. По прилёту, не успев зафиксировать первое, истинное впечатление, начала рассказы и пересказы собственных историй. На работе, дома, друзьям. У некоторых истории становятся всё интереснее с каждый пересказом. Они обрастают байками и медленно превращаются в увесистых, цветастых мастодонтов. У меня не так. С каждым пересказом я будто теряю запал, суть и впечатление. Моя история хиреет и чахнет. Через недельку- две она напоминает облезлую кошку, которой самой от себя тошно. Вот и сейчас, я сижу над латышской кипой и понимаю, что написать по-своему достоверно (в соответствии с изначальным впечатлением), искренне (когда не успеваешь ещё его переварить) и «с огоньком» (то есть в припадке, на пике или дне эмоциональной волны), уже не получится. Рукописные заметки больше не кажутся свежими. Мне не хочется о них писать, потому что они уже пережиты, в реальности, в голове, в устной речи. Если работа с текстом – это только навык, у меня пока такого нет. А был бы он весьма полезен.

Если идентифицировать меня по моим текстам, создаётся впечатление переменчивой женщины, которая чередует припадки ненависти с облаками любви без всякого подобия равновесия. На самом деле я очень стабильный и спокойный человек. Просто люди запоминают пиковые показатели, такова уж наша механика. Они воспринимают и замечают меня громкой, колкой, развесёлой. Хотя большую часть времени я вдумчива и занята своими мыслями. Люблю тишину, люблю посидеть в этой тишине одной. Дома никогда не включаю музыку, много сплю и периодически «выстреливаю» эмоциями, на подъёме или спуске со своих эмоциональных гор. Сегодня я и до работы добиралась в тишине. Сонастраивалась с потоком машин и ритмом города, размышляла о лингвистике и вчерашнем вечере, молчала. Приехала на работу, продолжила молчать, налила кофе, сидела на кухне и ела банан. Тут зашёл коллега, вздрогнул и говорит: «О, ты так тихо тут сидишь!» Мне смешно это слышать, я же знаю, как часто я «тихо сижу». Отвечаю: «А ты думаешь, когда я одна, я громкая?». Задумался на секунду. Говорит: «Конечно! Громкая, как обычно, и колесом ходишь!». Люди воспринимают и запоминают меня бурной, резкой, радикальной. А такой я бываю пару раз в неделю. В такие дни я часто пишу. Творчество развивает эмоциональный интеллект, помогает справиться с эмоциональным потоком и осознать его. Наверное, склонность к «выплеску» вообще присуща только людям эмоциональным. У людей ровно-холодных может быть хобби, выбранное из мотивов разнообразия занятий, но такое, без огня. Зато чужой эмоциональный поток для ровно-холодных притягателен, он обращает на себя внимание, заставляет сразу же выделить человека и идентифицировать его как нечто необычное в общем бассейне рыб обыкновенных.

А написать-то я хотела про Ригу. Но думаю и переживаю, как видите, уже о другом. Смотрю на заметки. В них были идеи, но я их не помню. Что-то про несуществующих латышей. Про Евросоюз и про союз советских социалистических. Про книги на русском, про то, как много православной литературы. Про Виолетту из Уфы, которая уже двадцать лет как «хочет домой». Про желание обнять всех завидующих и промурлыкать что-то вроде «Ну это, мы ж Крым взяли, может и вас возьмём». Про флёр девяностых, который я едва помню, а Рига им живёт и сейчас. Про Аллу Борисовну, под которую туристы пританцовывают за утренним кофе. Про «Якутяночку» L’One, под которую начинается отжиг за вечерним коктейлем. Про то, как в Латвии невкусно всё, кроме пива и нашей солянки. Про русских студентов, которые громко придумывали шутки в кафе под названием «Dali». Пароль от wi-fi в заведении был такой: «11051904». Я погуглила. День смерти Сальвадора. Но интерьер кафе совсем не вязался с творчеством сумасшедшего живописца. Все стены в соц-демократических лозунгах. Студенты репетировали сценки прям под надписью «Social democrats hang out here». Думаю: «Может, Дали был соцдемократом?». Погуглила ещё. Оказалось, он и его жена дико боялись революции. Дали целых тридцать лет создавал работы, посвященные иудаизму и Израилю. Сюр какой-то, честное слово. И это не только про кафе, это про Латвию в целом. Основная торговля – на рынках. Джинсы, овощи, порошок стиральный. В ходу Евро, в лексиконе – рубли.

Пляж Дзинтари. Ощущения – как на карьере под Дзержинском в девяносто шестом. Захожу в кафе. За стойкой маленький бармен еврейской наружности.

-Капучино, пожалуйста.

-Три с полтиной.

Замираю. Активирую генетическую память. Перевожу. Латышский еврей просит у москвички три евро пятьдесят центов за чашку кофе, используя слово «полтина» (появилось на Руси в тринадцатом веке).

Хотелось мне написать отдельный, классный текст про то, как скучают в Латвии по «русским оккупантам». Но из обрывок и заметок получаются только … обрывки и заметки. Не выходит без запала словесный цветок. Короче, моя схема такая: записать, потом рассказывать. Тогда и текст случается славный, и рассказы четкие, без шелухи. Наверное, авторский стиль, манера письма, так и рождаются, примеряясь. Слова, которые я разобрала на последнем клочке, перед тем, как выбросить, такие: «Тишь, гладь, доживаем, надеемся». Может, я латышей так характеризовала. Может, хотела статью так назвать. Не помню. Фактор времени, помноженный на фактор памяти, плюс фактор выхода из эмоциональной волны, работают в моём случае отрицательно. Вместо того, чтобы текст выверять, я не пишу его вовсе. Пустую, сижу в тишине и, как сёрфер, жду свою следующую волну.

Никель, паста и татарин в шляпе

Начнётся моя история с оды вечному студенту. Тот день, когда я вновь решаю пойти учиться, всегда для меня очень волнительный и очень радостный. Это всегда порыв, хотя я ни разу не связала судьбу ни с одним из прослушанных курсов. Два года назад я вдруг решила, что раз я такая громкая да говорливая, самое место мне – на радио. Так я и попала в Школу Радио. Отучилась полгода, поняла, что говорить хорошо – это хорошо, а говорить в микрофон – это такая же работа, что и куриц убивать. Рутинная и волне себе обыкновенная. Но тот вечер, когда меня осенило, он был волшебный. Мы с Олегом сидели в Маминой пасте на Патриках, были розы и подарок с эмблемой LV, было вкусно и душевно. В этой атмосфере я взахлёб, но всё-таки  немного смущённо, рассказывала про свою новую идею, про школу, про запись на кастинг. Так романтический вечер плавно перерос в вечер поддержки, в вечер нового начинания, вечер воодушевления. Прошло два года и вот, новый вечер наполнился волшебством. Не было ни Олега, ни роз, ни поддержки, но был внутри тот запал и подъём, который ни с чем другим - не спутаешь. Была внутренняя решимость, решимость от того, что ты опять подошёл к новой идее, к интересу, который хочешь развить во что-то большее. Я знаю себя, и знаю, что ремесло журналиста, как и ремесло теле/радио-ведущего, покажется мне такой же работой, что и куриц убивать. Рутинной и вполне себе обыкновенной. Но каково же, чёрт возьми, было моё удивление, когда директор школы рассказала мне, что школа основана издательством Аргументы и Факты совместно с компанией Норильский Никель. Меня аж передёрнуло. Я мчалась из офиса промышленной компании на встречу творческому намерению. А тут он. Никель. Норильский. Оказалось, компания из кожи вон лезет, чтобы занять молодёжь на Дальнем Севере. В Норильске производственная компания построила телевышку, запустила свой канал, выпускает журнал. Проводятся семинары, именитые гости приезжают из Москвы. Добывающая компания незаметно поднимает дальние берега нашей родины. Где там моя дипломная работа? Она как раз была посвящена развитию регионов. Жаль, что про медийно-просветительскую деятельность Норникеля я четыре года назад даже и не слышала.

Мой вечер (и мои мысли) были заняты медиашколой и российской промышленностью. А потом внезапно тронулся лёд. Лёд, совсем не связанный с изначальными переживаниями души. Он всегда трогается в момент отчаяния. Такой момент наступил недавно. Прошёл. И сразу началось движение. Запомните эту цепочку. Наверное, одна из цепочек днк, она такая: отчаяние, дно, лёд. Это движение начинает не сам человек. Процесс запускается вселенной, когда лично ты готов сдаться. Так вот. Когда я переехала к маме, в пылу своего отчаяния и развода, я с первого дня хотела, чтобы всё это было временно. Жила как в гостях. Чувствовала себя так же. Покупала предметы интерьера «в свой дом» (будущий, вымышленный), приходила домой только ночевать, никогда не варила кофе (это ассоциировалось со счастливой семейной жизнью). За год я, с одной стороны, жизни сдалась, а с другой, от неё подустала. Знаете, очень утомительно жить из машины. И так, потихоньку, я начала таскать в квартиру цветы, фрукты и бутылки вина. Появился книжный шкаф, я распаковала все коробки, разложила свои финтифлюшки, и осела. Смирилась внутренне, что пока мой дом- он вот такой, без детского смеха, без мужа и без собаки. Но всё-таки дом. На выходных я опробовала итальянскую кофеварку. Напилась кофе, осталась довольна. Вчера я приехала вся в мыслях о новом учебном витке, и внезапно начала готовить. Не то чтобы прям готовить, конечно. Захотелось пасты с соусом, который прост, как грязь. Томаты, оливковое масло, чеснок и лук. Сверху облако тёртого пармезана. Всё. 

Тут как раз мама подъехала, удивилась, но промолчала. Сели за стол.

Внезапно всплыл целый пласт семейных тайн, которые каким-то образом двадцать шесть лет ходили мимо меня. Я люблю семейные истории, люблю копаться в родословных, но только вчера узнала, что моя прапрабабушка (мамина прабабушка) родилась в одна тысяча восемьсот семьдесят пятом. Жила в Марийской АССР, в деревне. Когда прапрабабушка садилась за обеденный стол, она каждый раз проверяла, не меньше ли её задница, чем сидушка стула. Тогда времена были другие. В Союзе не знали других показателей доброго здоровья и благополучия семьи, кроме весомых женских задниц. Прапрабабушка была той самой русской, которая коня на скаку. Три сына, все устроены. Младший сын, Василий, был бригадиром. Средний сын, Сандр, работал бухгалтером при колхозе. Старший сын, тоже Василий, женился на моей прабабушке. Он была родом из Саратова, из семьи купцов по фамилии Логиновы. История их знакомства началась с шерсти. Шерсть с овцы (как я вчера выяснила) не состригают сразу в форме свитера. Изначально получаются большие шерстяные комья. Их нужно вычесать, а потом спрясть нить. Вычесать шерсть в домашних условиях нельзя, поэтому по стране были разбросаны комбинаты, где люди собирались, вычёсывали по очереди шерсть и разъезжались. На таком предприятии и познакомились мои прадед и прабабка. Он приехал из марийской деревни, она – из Саратова. Когда прабабушка вернулась домой, семьи там уже не было. История раскулачивания коснулась и моего рода. Соседи сказали, нужно бежать, а бежать было некуда. Так она оказалась в Марий-Эл. Со свекровью было несладко. Та не принимала девушку «без рода без племени», возникшую из ниоткуда. Началась война. Прадед с войны не вернулся, замуж прабабка больше не вышла (говорила, после войны не за кого было). Мама вспоминает, вроде ходил к бабуле какой-то татарин в шляпе, но они оба старые были, чай пили, да разговаривали. Моя бабушка (дочь прабабушки) закончила десять классов и уехала работать на оборонный завод в Йошкар-Оле. У неё судьба – вообще не позавидуешь. Судьба сумасбродной мадам. С первым мужем сначала сложилось (и получилась мама), потом разложилось. Разложилось так, что дедушку сослали в Норильск. Она так не хотела его в своей жизни, что пошла в полицию и наклеветала на него. Побои были якобы, а вот ссылка оказалась вполне реальной. В итоге дед так и остался в Норильске, на стройке первого никелевого завода. Выслужился, женился. Мама моя воспитывалась у пробабушки, пока бабуля занималась своей жизнью. Правда, недолго. Маме было тринадцать, когда прабабушки не стало, и она попала в интернат, в Волжске. Со вторым мужем сначала тоже сложилось (и получился мамин сводный брат), а потом тоже разложилось (муж был на 20 лет старше бабушки и умер, когда ребенку было три года). Сына она, впрочем, растила до восемнадцати лет. Потом тот ушёл в армию, а бабушка стащила уксус с завода, и выпила его. Такие дела.

Так мы сидели с мамой на кухне, за остывшей пастой и вином, мама рассказывала, а я слушала. И неважно, что начался вечер с Норникеля и с медиашколы. Важно то, чем вечер закончился. Ощущением дома, семьи и ответственности. За весь род (с маминой стороны, да и у папы сюжет некисло закручен). За то, что на мне сошлись витиеватые пути поколений. Вопросы к себе. Люди жили, страдали, любили и умирали только для того, чтобы я на маму злилась, что она театр не понимает и новости любит? И знаете, даже если через полгода я журналистику тоже сравню со своими курицами, это будет совсем неважно. 

Важно, что вечера, подобные вчерашнему, в этой жизни вообще случаются.

Два Джентельмена

Не так уж часто встретишь джентельмена в две тысячи шестнадцатом. Шантропа одна, да мажоры. Наверное, с девушками тоже сложности, но я (слава Богу) не по этой части. Судить о джентельменстве по мужчинам заинтересованным не стоит. Заинтересованный мужчина, как хорошая проститутка, прикинется именно таким, каким хочешь ты. Заинтересованный мужчина – редко настоящий. Обычно он выстраивает в голове иллюзорный образ тебя, на основании которого внезапно становится джентельменом. Или делает вывод, что нужно козырнуть своими связями. Или аккуратно разбрасывает зерна любопытства. Правда, всё быстро затухает. Любые логические цепочки срабатывают вкривь-вкось, ведь встречаются как минимум две маски и две личности, попробуй тут разобраться. Ладно, я не об этом. Хотела про джентельменов рассказать. Про тех из них, что незамысловаты и просты в своей естественности, а главное- не заинтересованы. И этим ещё более прекрасны.  

В поездках я предпочитаю делить бюджет на карточный и номинальный. За границей, как и у нас, не всегда принимают карты (кому я вру), не всегда находится сдача (опять соврала). Ладно, скажу, не стыдясь. Россия-матушка научила девочку Мари оценивать риски. Разделять яйца по корзинам. Зашивать наличность в трусы. Шучу. Короче, в пятницу улетать, заехала в банк прикупить валюты. Одним глазом отсчитываю деревянные, вторым кошусь по сторонам. Хоп, дверь в дверь - Шоколадница. Как завертелось всё внутри, закрутилось! Думаю: "Так, не выпью чашку шоколада-умру прям здесь, у кассы". А как же я умру-то у кассы, если в пятницу улетать? Не успев зашить наличность, бросаюсь в соседнюю дверь. Плюхаюсь в кресло, выпаливаю: "Мне, пожалуйста, сааамую маленькую чашечку шоколада!" Мальчик серьезно на меня смотрит, оценивает.

- Покушать что-нибудь желаете? Супчик, может быть, десерты?

Смотрю на него, как на умалишенного. "Нет!"- решительно говорю я. "Мне, пожалуйста, сааамую маленькую чашечку шоколада!"

Мальчик всё, конечно же, сразу понял. Дама не хочет ни есть, ни пить, шоколад топим-молем, срочно!

Через три минуты вернулся. Поставил передо мной стакан воды и сааамую маленькую чашечку шоколада. Повернул аккуратно так, чтобы мне было сподручнее. Потупил взор, выпалил: "За счёт заведения!" И ушёл. 

Знаете, это были самые внезапные не потраченные сто рублей. Ну или сколько там, сто двадцать, сто пятьдесят. Это был самый искренний, самый простой жест из многих последних. Мужчина не козыряет в ресторане своими кредитками золотыми-платиновыми. Бармен не подмигивает из-за стойки, протягивая коктейль без чека. 

Мальчик из Шоколадницы угостил девочку шоколадом. Он не заинтересован. Он джентельмен. Девочка довольна.

Паркуюсь я, кажется, на пятом этаже. Вернее, нет. В лифте, чтобы добраться до своего парко-уровня, я нажимаю на кнопку "пять". Однако номер парковочного места начинается с восьмерки. Если предположить, что каждый этаж включает в себя два парковочных уровня - всё равно не сходится. Тогда бы моё место было одним из девятисотых или тысячных. А так- место на "восемь" и из лифта наверх. Не ругайте гуманитария. Когда я заезжаю на парковку, ориентируюсь по цветам. Мужчинам, наверное, приходится считать круговые пируэты, ибо даже я не сразу распознала последовательность светло-оранжевого, темно-оранжевого и красного этажей. А я девочка! С цветами и их оттенками всё чин-чинарём (вроде бы). Не всё очевидно в нашем парковочном графстве, но кое-что должно быть ясно, как радуга, и чётко, как дважды два. Если на хвосте у тебя машина, подвинься. Не в смысле "пропусти, а сам ужмись". В смысле "подумай о соседе, проезжай в соседний въезд". Просто, не так ли? Въездов-выездов по две штуки. Разве сложно занять дальний, если за тобой ещё машина? Это эффективнее, удобнее и быстрее. Ты не мешаешь, сосед твой не корячится. Так вот. Ни раза, ни единого сраного раза, в подобной ситуации никто не заехал/не выехал по-людски. До вчерашнего вечера. Подъезжаю к паркингу, передо мной эмка, вся на стиле, выхлоп, сплиттер, номера по бокам. За рулём парниша молодой. Думаю: "Бе, гонщик-понторез, щемиться будет". А он рррраз! И зарулил к дальнему шлагбауму. Не обломился проехать три метра. Приложили карточки, переглянулись спокойно и поехали считать круги-цвета.

Мальчик на эмке пропустил соседку по-человечески. Он не заинтересован. Он джентельмен. Девочка довольна.

Никакой тебе трубки, никакой тросточки, никаких забот. Нынче чем проще и искренней, тем лучше. Современный джентельмен - как свежая булка, съел - и счастлив. Bon appetit!

Рассказ о счастливой Москве

Лучше йогурта по утрам

Только водка и гренадин.

Обещай себе жить без драм -

И живи один.

Все слова переврутся сплошь,

А тебе за них отвечать.

Постарайся не множить ложь

И учись молчать

Вера Полозкова

"Бытовуха какая-то", говорит мне мама. Мы выходим из театра Табакова. Асфальт мокрый. Темно. Убер на подлёте. "Была бы я актрисой, не стала бы выступать в этом подвале ни за какие деньги!"- продолжает она. Я молчу. Мне очень горько. Моя мама- олицетворение приземленности, быта, нашей обычной, проявленной жизни. Она всё время работает. Нет, вы не поняли. Она всё время работает. С утра до вечера, в будни, праздники и по выходным. Помните, я писала недавно про смысл жизни? Каждый человек придумывает себе удобный смысл. Такой, чтобы он оправдывал набор действий, объяснял их, а нас самих- подбадривал. Так вот, смысл жизни деловой женщины крайне удобен для столицы. А смотрели мы "Рассказ о счастливой Москве". Мама отобрала бы золотую маску у режиссера спектакля, будь её воля. Хорошо, что она слишком занята работой. Этот поход в театр, как и все предыдущие, случился из лучших побуждений "вывести маму в свет". Я могла бы сходить одна. Или позвать подругу. Оставить маму смотреть новости по федеральным каналам. Но я опять, опять попыталась. Сама она никуда не ходит, только работает и смотрит новости. Она из тех, кто думает, что в мире страшно жить. Всего боится. "Бытовуха какая-то", говорит мне мама. "Это про тебя! Про тебя, не про спектакль!"- хочется крикнуть мне. 

Но я молчу. Сижу на заднем сиденье такси, смотрю на Москву. Ничто не заставит меня указывать и убеждать. Где-то внутри роятся впечатления о спектакле, об образах людей, рождённых в СССР, об их судьбах. Где-то внутри - горько. Научите меня не судить. Научите не сравнивать себя с родителями и не удивляться. Мама даже не подозревает, насколько я "не получилась". Её гложет моя непохожесть, меня гложет её закостенелость. Зачем души вообще притягиваются, если они друг друга только терзают? Ладно мужчина-женщина. Разбежались, и славно. А мамы-папы? Куда от них разбегаться? И чувство долга, и стыд за "плохо думать плохо о родителях", и бремя благодарности. И гложущие мысли "у некоторых вообще родителей нет, а ты кочевряжишься". И непохожесть. Какие же мы разные! 

Выхожу из такси. Жопой прям в подъезд припаркован аутлендер. Я уже оставляла ему записку вроде "Задай себе вопрос: не мудак ли я?". Видимо, ответ отрицательный. Пока я ищу телефоны инстанций, которые эвакуировали бы этого пидора у меня из-под носа, ну чтобы не опускаться до яиц и порезанных шин, мама читает мне лекции. Говорит, раз человек продолжает так парковаться, значит за ним сила и власть. Говорит, что я навлеку на себя неприятности. Просит "не поднимать шума". Наверное, эти мысли идут двадцать пятым кадром в федеральных новостях. Я не смотрю новости. Видимо, я ещё не зомби. Мне всё равно, что про меня думают люди. Я не чувствую себя пешкой в городе, где родилась. Мне не претит проехать пару станций метро в туфлях с глиттером ("Люди будут думать, что вырядилась, а денег на такси нет."-мама). Я злюсь из-за того, что "бытовуха", которая была так ярко отыграна в "Рассказе о счастливой Москве", никак не кореллирует в маминой голове ни с глиттером, ни с пидором на митсу. Меня бесит, что простые аналогии не проскакивают в головах людей. Что чушь, ответственно зачитанная дикторами первого канала, авторитетней блестящей постановки и бессмертной пьесы. Мне стыдно, что человек, которого я так осуждаю -это собственная мать. Мне стыдно об этом говорить, и думать об этом тоже очень стыдно. 

Захожу на кухню, по телеку Малахов этот ебанный. Слышала бы мама, как он орал на рейсе Цюрих-Москва. Видите ли сумку государеву определили в эконом, ибо в бизнесе забито всё. А, это же не бытовуха, неинтересно значит, извините (машу рукой). В общем, конфликт поколений работает строго по Тургеневу. Правда, времена изменились и он будто бы стал тоньше. Никаких тебе криков и открытых противостояний. Кризис теперь не на поверхности, а в толще воды. Как течение, которое тебя и давит и тянет, но аристократично, за закрытыми дверьми, чинно-благородно. Ты просто понимаешь, что не такой. И не можешь простить себя за это, перестать осуждать и стесняться родителей. Перестать осуждать и стесняться себя. Перестать пытаться сонастроить противоположности. Перестать мерить мир по себе. Перестать расстраиваться, что семейный вечер опять не удался. Всё должно быть как-то проще. Ведь мама, митсу и первый канал завтра померкнут, а о спектакле я ещё долго буду думать. А потом схожу на него ещё раз. И буду опять, фраза за фразой, перекладывать на себя этот рассказ.

Рассказ о счастливой Москве.