агония пустоты

Второй месяц страдаю на Диккенсом. Нахрапом взять Домби и Сына не получается. Результаты далеки от впечатляющих: подбираюсь ко второму тому. Вроде читаю, а кажется, будто продираюсь сквозь чащу. Как у него хватало сил так детально прорисовывать оттенки чувств, диалогов, детали образов и сюжета? Наверное, Чарльз был крайне терпелив. А я нет. Хочется поторопить события. "Это понятно, г-н Диккенс, что дальше?" Однако те россыпи юмора, что попадаются в английском лесу, заставляют остановиться, перечитать абзац или два, а порой хихикнуть в голос. После таких находок я принимаю волевое решение "добить- таки классика". Так тяжело у меня шёл Маркес со своим веком одиночества, да ещё Война и Мир в средней школе. Война, конечно, была особенно скучна. Её, как и диккенсовские описания, приходилось прорабатывать как-то хиленько и по диагонали. В детстве я, кстати, любила Диккенса. Не знаю, что произошло с тех пор. Приноровилась читать роман дозированно - по главе перед сном. Может, к две тысячи семнадцатому закончу. Параллельно с классикой, заглатываю "Птицу за птицей» Энн Ламотт. Писательское ремесло описано так славно и жизненно, что книгу хочется вобрать мозгом или хотя бы съесть (простите меня, мистер Диккенс). Вот небольшой отрывок из многих, что засели в сердце: 

"Все интересные истории давно витают где-то и ждут, что их расскажут по-новому, свежо и ярко. Марк Твен когда-то сказал: «Адам был счастливым человеком — когда ему в голову приходило что-нибудь смешное, он мог быть твердо уверен, что не повторяет чужих острот». Жизнь похожа на огромный завод по переработке вторсырья: думы и треволнения человечества снова и снова возникают во Вселенной. Но каждый из нас привносит что-то свое: уникальное мировосприятие; может быть, чувство юмора или внутреннюю страсть. Каждый выдает собственные смыслы. Если все человечество запоет одну и ту же песню, все равно выйдет несколько миллиардов разных версий. Кто-то станет импровизировать и выводить рулады, а другой будет репетировать, пока не достигнет совершенства, хоть на оперную сцену выходи. Выбирай что хочешь, только помни: в каждом из нас уже есть все, чтобы рассказать свою историю внятно и интересно. Нужна только своя голова на плечах, да еще память, фактура и то, что ты увидел и впитал за прожитые годы. Настоящий творческий процесс идет в подсознании, где сидит наш вечный ребенок и складывает все элементы гигантской мозаики. Когда он будет готов доверить тебе очередную главу, или сюжетный ход, или неожиданный поступок персонажа, — он это сделает". 

Ламотт говорит, что самое главное- просто писать, превозмогая лень, хоть по триста знаков в день. Мне нравится этот приземлённый подход к ремеслу. Превозмогаю лень, сажусь писать. Хм. 

Мне кажется, пустота убивает. Пустота- это не наличие друзей и развлечений, не бездеятельность и вовсе не одиночество. Пустота- это когда, что бы ты ни делал, внутри свищет ветер. Раньше я всегда на чем-то циклилась. Учеба, мужчины, социальная жизнь, эти элементы меня наполняли. А как пошёл процесс внутренней, философской перестройки, так всё. Как было - не хотим, как хотим - не можем. За год я поднаторела в плане фильтрации жизненных событий без эмоционального сумасшествия и зацепок, теперь вот новая песня. Пустота. Я не просто её чувствую, я в ней живу. Я больше не боюсь злости, предательства, не-прощения. Боюсь только, что пустота звенящая никогда не закончится. Живу в пустоте и стрехе, что комнаты моей души- это будущие руины. Хочется с чем-то определиться, и над чем-то смеяться. Я так мало смеюсь сейчас. Раньше ржала до колик каждый божий день, а тут перестала. Не смешно. Научиться бы смирению и принятию, угомонить бы бастующие остатки прошлого сознания. Всю жизнь была нацелена на результат, как учили в школе, в семье, в обществе. Всю жизнь была поездом, который мчится на всех парах в сторону Камчатки, чтобы, как кончатся рельсы, на полном ходу рухнуть в океан. Так сказать, закончить выступление ненатужно. А сейчас модно думать, что главное- это сам путь. А Камчатка, что Камчатка. Её либо нет вовсе, либо она не такая, что я себе представляю, либо не важна вовсе, такие дела. Сначала внутри шли бои. Радикально настроенные тараканы-консерваторы прибивали яйца к полам вагонов в знак протеста переменам, новоявленные буддистские особи практиковали йогу и медитации, настраиваясь на единение с целым. Не договорились, запили, ушли. В поезде пусто. Мне страшно. Не могу пока насладиться поездочкой, всё мне грезится океан. Человек ведь, знаете, сам себе приговор. Ну а пока всемвстатьсудидёт, жизнь тоже идёт, через меня и мой состав-призрак. В выходные я твёрдо решила не расстраиваться, что бы ни случилось. Заблудилась в подмосковных селеньях, четыре часа плутала по области в поисках поля с парапланерным клубом. Нашла поле, ждала ветра. Не дождалась. Поехала в Москву. Словила булыжник в лобовое. Мрачно продолжила не расстраиваться. Вечерняя встреча прошла без души. Воскресная встреча отменилась из упрямства. Поехала к отцу с намерением вдохновиться школьными сочинениями, развеяться и поржать. Всё есть, сочинений нет. В одной из тетрадей, за пятый класс, нашёлся обзор фильма на английском, в котором я написала, что папа считает Жерара Депардье так-себе актером (папа отказался комментировать слова 15летней давности). В другой тетради, кажется, по русскому, класс за второй, было аккуратно выведено: "В Ялте хорошо. Морская вода полезна". Наверное, вдохновение сторонится поездов, в вагонах которых гуляет ветер. Впрочем, выехав с мойки под аккомпанемент внезапного дождя, я поняла, что удача их тоже сторонится.

Я силюсь заполнить пустоту внутри новыми знаниями и впечатлениями, да только зря. Пустоту нужно принять и перестать наконец её бояться. Может быть, тогда она прекратит быть такой холодной. Может, хоть тараканы-буддисты вернутся на борт. Может быть, пустота тогда станет тёплой и светлой. Может, я доверюсь тем рельсам, на которых стою, и всё-таки двинусь в путь. Может, перестану наконец нестись, протестовать и бояться. А может, и забуду со временем про эту далёкую Камчатку, вот.